Андрей Большаков: У нас в АРИИ были костюмы, дизайн которых придумывал друг Алика Грановского Юра Камышников. Когда мы ушли из АРИИ, возникла довольно дискомфортная ситуация, поскольку мы ещё не имели своего лица, своей концептуальной программы, своего шоу, и вынуждены были играть песни, которые мы написали в АРИИ. Мы выходили и играли несколько новых вещей, которые только что придумали – "Щит и меч", "Берегись", а потом переодевались в арийские костюмы и играли арийскую программу. Когда нам говорили: "Почему вы Арию играете?", мы отвечали: "Секундочку, это наши песни! Вот ту Алик написал, а эту я". После нашего ухода первые места в хит-парадах занимала АРИЯ с песнями "Воля и разум" и "Встань, страх преодолей", а до этого была песня "Тореро". И в чартах всегда указывалось авторство песен. Например: "Синяя птица" – МАШИНА ВРЕМЕНИ – Андрей Макаревич. И было только одно исключение: "Воля и разум", автор – группа АРИЯ. Я попытался прояснить этот вопрос у Шавырина в "Московском комсомольце" и у Градского на радио. Мне просто по-юношески было обидно. Почему группа АРИЯ? Почему не написать Андрей Большаков? Да, я плохой, самолюбивый, тщеславный человек, но напишите, пожалуйста, автора. Нет? Тогда я позвонил Виктору Яковлевичу Векштейну и сказал: "Виктор Яковлевич, вот мы ушли, полтора года проработав в коллективе, у нас с Вами сложились неплохие отношения. Я прошу, поскольку первые места сейчас занимаете вы с моими песнями, либо писать авторство, либо не исполнять их. Недостойно это". И Виктор Яковлевич сказал мне: "Всё. Я тебе даю слово, что мы исполнять их не будем". На том и договорились. Мне как-то задали вопрос: "А почему Алик так не сделал?". А потому что на тот момент песен Алика не было в хит-парадах. У меня было три учителя: Лёвушкин в цирке на сцене, Векштейн в АРИИ и потом наш менеджер Валера Гольденберг. Я у каждого очень многое взял. Это были крупные фигуры. Это сейчас про Векштейна можно говорить всякие небылицы. Он не разбирался в этой музыке – это факт. Но у него было такое чутьё, такой нюх! Он задолго до прихода Грановского и Холстинина делал рок-группу. Потому что смотрел вперёд и знал, что нужно быть первым.

 

  

Андрей Большаков: В Питере были записаны две песни с вокалом Арзамаскова. Но вообще это было страшно. Наш директор Валера Гольденберг сделал большой тур – сорок городов по четыре концерта в день. С большой программой. С нами были ещё три или четыре группы. У нас не было фонограммы, были только две вещи, которые мы в марте писали в Питере в студии ЛДМ. Мы входили, и я открывал рот голосом Арзамаскова. Две песни, и мы уходим. А народ не понимает, думает, что это прикол. Все пришли на МАСТЕР. Это было ужасно. Жесть. А затем появился Миша. Мы тогда много вокалистов прослушали. 

 

Андрей Большаков: Оно было записано уже с Серышевым. У нас была база в подвале ЦДТ. Но запись испорчена сведением. Там слишком много холла. Зато там есть одна вещь – "Царь природы", которая нигде больше не появлялась. Её написал Игорь Молчанов

Кстати, почему она не вошла в первый альбом?

 

Андрей Большаков: Это трудно сказать. На концертах мы всегда играли её. Кстати, концерты были выстроены так, что даже нюансов, пауз между песнями не должно было быть. Единственное, что мы себе позволяли всегда – какой-то большой импровизационный кусок, где мы друг с другом прикалываемся, потому что это немного расслабляет. А, тем более, если концерт покатил, то вообще здорово – можно дурака повалять. Раньше я любил играть соло, но потом мне это надоело. Главное - как ты себя ощущаешь. Ты полтора часа находишься на сцене, и это пространство твоё и твоих друзей. У нас всё могло быть сумбурно. Но, вдруг, раз – что-то получилось, и мы используем это на следующем концерте. Единственное, чего я не любил - это пошлости и разнузданности на сцене. Ещё во времена цирка на сцене так получилось, что, выходя со сцены, я просто плюнул. Я же рокер, всё круто! И Валера Лёвушкин - руководитель БИМ-БОМА, не пафосно, но очень доходчиво сказал: "Вот ты сам подумай. Есть люди, которые умирали на сцене. Сцена – это святое." И на меня это очень сильно подействовало. И все типичные закидоны тяжёлых групп я запретил на раз. Мне очень важно, когда ты отвечаешь за то, что делаешь. И всё было весело и здорово. МАСТЕР - это был просто атомный коллектив. У нас на концерты ходили и дети, и пожилые люди. В Сочи мы играли много раз. Один раз играли в парке имени Фрунзе. Всё прошло здорово, на ура. Но там на концерт пришли отдыхающие с детьми. На концерте Пугачёвой и иже с нею это можно объяснить. Но как подобной публике может быть интересна группа МАСТЕР?! А в парке имени Фрунзе в гримёрку вошёл мужчина, как нам тогда казалось, очень в возрасте – лет под шестьдесят. Рубашка расстёгнута, галстук болтается. "Ребята, всё отлично! Я так оттянулся!" Мы говорим: "Но ведь это же молодёжная музыка". Ему, видимо, это было близко. Человек приехал отдыхать – он не знает этой музыки, слов, но он отдыхает. Самое главное вообще, чтобы было не скучно и не смурно. Смурь пошла, когда мы после третьего альбома ушли в маленькие залы.

 

А что пошло не так?

 

Андрей Большаков: Я однажды прочитал высказывание бас-гитариста PINK FLOYD Роджера Уотерса. Он сказал, что мы занимаемся творчеством, но иногда глядя в зал, хочется плюнуть в лицо всем бестолочам. Пока МАСТЕР играл по стадионам и дворцам спорта – всё было здорово. Потом волна стадионов у всех сошла, и надо было делать какой-то правильный шаг. Я считаю, что мы верно поступили – ушли в маленькие клубы и стали играть другую музыку – этакий поп-трэш. Никакой символики, перевёрнутых крестов – нет. Мы – весёлые ребята, которые играют жёсткую музыку. Как ANTHRAX. И девочки могли нас слушать, и трэшеры. При таком багаже концертов мы всегда были в форме. Всё было очень здорово. Но потом на концерты стали приходить не те люди, стали происходить драки. Я очень хорошо помню, как в Тамбове на сцену летели бутылки. Это было такое выражение любви. В зале началась сильная драка. Вся сцена была в битом стекле. Кто-то начал ломать рампу и бить фонари. Я вспомнил Уотерса, остановил концерт и сказал, что если так будет продолжаться, то концерта не будет. Мне казалось, что должна быть какая-то договорённость между артистом и залом. Ничего подобного. Орали: "Играй давай, в натуре!". Для меня было просто трагедией…

 

Сейчас, по прошествии стольких лет, нравится ли Вам третий альбом?

 

Андрей Большаков: По музыке нравится, но поскольку в текстах там есть некая идеология... Алик, между прочим, когда было пятнадцатилетие МАСТЕРА, вывел меня на сцену через десять лет после моего ухода из музыки. Я сказал: "Алик, я приду, две-три вещи сыграю, но у меня одно условие – ни одной песни из третьего альбома не будет". Он сказал: "А мы и сами их не играем". Для меня это вопрос мировоззрения. Это тоже был альбом целиком по идеологии и по текстовой концепции мой. Я выступал на нём как продюсер. Люди, знающие язык, переводят что-то правильно, что-то не правильно. Но если бы это звучало на русском языке, человек мог подумать, что ему дают возможность подумать, с кем ты. Ещё один альбом "С кем ты?". За кого ты? Но это всё было сделано так хитро. Вроде бы опять музыка стала ещё жёстче. И философские тексты – люди должны выбирать между добром и злом. Я потом об этом очень жалел. Хотя с музыкальной точки зрения он очень интересный.

 

А в первых двух альбомах идеология есть?

 

Андрей Большаков: Идеология всегда одна – это антивоенная тематика и гуманизм. Это всё стопроцентно шло от меня. Понимаете, еще в ЗИГЗАГЕ все песни, тексты к которым написал Елин, тоже были выдержаны в этом ключе. Я не Дин Рид, который пел под гитару политические песни, для меня выход на сцену - это возможность поделиться тем, что хорошо, тем, во что надо верить. Я не хочу гнать чуму про то, как "кровь из черепов пьют". Я другой человек. Меня можно не любить, не принимать, но я такой, какой я есть. На втором альбоме МАСТЕРА есть концепция, там все ясно: "Мы не хотим убивать, мы не хотим умирать". Эта песня как раз была посвящена войне в Афганистане. Хоть и объявили перестройку, но у нас были проблемы с этой песней. После концерта, кажется, в Ворошиловграде, к нам подошли люди и спросили, залитована ли у нас программа. Я ответил, что никто уже ничего не литует. "Но вы понимаете, что "мы не хотим убивать, мы не хотим воевать" – это политика?". "Я понимаю, что люди в 20 лет умирают. А за что – не понимаю". У нас такой была практически вся программа. Мы, по сути, были группой политической песни. И то, что под нас люди оттягивались и угорали, это, конечно, нонсенс.

 

Существует легенда о том, что песня "С петлей на шее" была запрещена за фразу "Миша – лучшее из имен".

 

Андрей Большаков: Это совсем не так. Просто я, когда записывался этот второй альбом, немного схитрил и сказал группе, что сейчас мы записываем демо, а альбом будем писать потом, в студии. Хотя я знал, что никакой студии не будет. Важно было выпустить альбом вперед некоторых обстоятельств. И я приехал на худсовет "Мелодии" с этой записью. Там сидели какие-то пожилые люди, и, как ни странно, Градский. И благодаря именно ему, этот альбом был принят. Сказали только, что надо переписать. "А что это у вас за песня такая там в конце, минуту, что ли, длится? Что там за знамёна какие-то, какой-то Миша? Убирайте эту песню и записывайте альбом в студии". "Хорошо" – сказал я и отнёс плёнку Оле Глушко, которая отвечала за выпуск. Так альбом и вышел.

 

В МАСТЕРЕ при отборе музыкального материала была демократия или авторитаризм?

 

Андрей Большаков: Все приносили свое, а что брать решали вместе…

 

В 80-е годы Вы, наверное, были едва ли не единственным, кто выступал на нашей металлической сцене с короткими волосами.

 

Андрей Большаков: У меня волосы не росли. Это чистая физиология. Я потом решил этот вопрос, начав одевать бандану. Кстати, на 20-летии Мастера я должен был быть без банданы, но там так дуло сверху, что было просто невозможно стоять. Пришлось одеть.

 

Почему именно МАСТЕР открывал концерты в1992 в туре "Монстры Рока – по руинам Империи Зла", где хэдлайнером была SEPULTURA?

 

Андрей Большаков: Это трудный вопрос. (задумался) У нас тогда состав был полу-сессионный: барабанщик Андрей Шатуновский, гитарист Игорь Кожин… Когда мы были в Бельгии и писали альбом "Империя Зла", он состоял из песен второго и третьего альбомов, и, по-моему, даже первого. Такой "grеatest hits". Мы записали альбом, очень хорошо сделали, но он так и не вышел. Там своя история была… А сюда когда вернулись, группы уже не было: Игорь и Кирилл остались в Бельгии, Сергей ушёл. У нас стали какие-то сложные, натянутые отношения с Аликом… И я решил собирать новый состав МАСТЕРА. Позвонил Алику - мне с ним очень клево играть, это просто надо почувствовать. Он приехал ко мне, мы распили бутылку водки, обнялись и оставили позади все противоречия. Стали думать, кого ещё брать. Понятно, что Мишу Серышева. У меня, как у продюсера альбома, возникла идея привлечь музыкантов из разных групп, потому что эти музыканты будут как бы нашими агентами. Они будут давать интервью со своими группами, но говорить про нас. Там и Валера Кипелов, и Серёга Ефимов, и Стас Вознесенский, и Кот… Вообще, по идее, Стас должен был у нас играть. Я тогда ходил по всем концертам и смотрел, кого можно взять в группу. И Стас произвел впечатление. Но когда мы с ним стали репетировать, то поняли, что он не так, как мы, воспринимает наши вещи. Я это в первый раз рассказываю, этого никто не знает. Потом к нам пришел кто-то ещё, мы поиграли с ним чуть-чуть и поняли, что опять не то. А потом появился Толик Шендеров, и все точки над "i" были расставлены. И музыка зазвучала совсем по-другому. А барабаны на альбоме "Talk Of The Devil" писали Вова Ермаков, Андрей Шатуновский, Паша Чиняков, Серёга Ефимов. То есть мы все-все-все металлические сливки собрали. Кто-то пел, кто-то подпевал… Я, как и на первом альбоме АРИИ, бэк-вокал там прописывал. Вместе с Костей Селезнёвым. И это сработало. Посыпались интервью: "А правда, что у вас играет Ефимов?", "Правда, что Кипелов с вами?". Это себя оправдало.

 

Кстати, название третьего альбома переводится, как "Легки на помине"?

 

Андрей Большаков: Да, "Легок на помине". Это такая английская идиома. Такой была идея первой песни: лучше не поминать, потому что как вспомнишь, и у тебя всё пойдет не так. С этого я как бы начал альбом. Там даже интро есть музыкальное – гром, все такое: "Люди, подумайте!" Потом вторая вещь начинается, третья… Там все идет по нарастающей… Перед песней "Люцифер" поется короткий кусочек: "Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое". Это покаянная молитва, в чине отпевания, по-моему, она есть. Эта фраза показывает, что человек ищет возможности уйти от всего дурного, чем он живет. Миша тогда привел певчих из хора храма… И так вот всё, "Эй царь, ты тварь!". А в конце была моя песня "Я ненавижу секс". Меня спрашивали: "Как это ты ненавидишь секс?" Объясню. Эта гастрольная жизнь, и эта вся мерзость и мракобесие, которое там происходит, для меня это просто страшная помойка, и я во всем этом участвовать больше не хочу. Всегда я жил в люксах, а потом я этот люкс стал отдавать ребятам. Там всё громилось, все отдыхали, а я брал на другом этаже маленький одноместный номер, приходил туда и долго сидел один. Сидел и думал: что же такое происходит. Я вроде люблю музыку, мне вроде все здорово, а у меня на душе после каждого концерта всё хуже и хуже. Мы же там о хорошем поем, так почему такое происходит? Почему всё положительное стало отрицательным? Долго я там умствовал, а потом созрел, что пусть играют другие, а я во всем этом участвовать не буду. Такой вот был выход. У меня было состояние жуткое перед самым-самым уходом, и мне хотелось поделиться со всем миром, как мне плохо. Об этом песня "Одиночество". Там есть такие слова: "шепни, если вспомнишь, молитву, когда уйду". Я уже ухожу, и вот песня на русском языке такая прощальная. Я хотел сделать её душераздирающей. Многие говорят мне, что это отличная песня. Но я бы ее сейчас переделал, потому что там нужно было пару-тройку моментов совершенно по-другому сыграть. Там после соло надо было модуляцию сделать, я сейчас уже вижу, потому что там оно очень монотонно, оно висит, и надо было играть фа-диез… "Одиночество" было записано уже на русском языке, как только мы закончили "Talk Of The Devil". Писалось в студии всё очень быстро, прямо "на раз". Алик там впервые играл на безладовом басу. Мне нравится, как играет соло Игорь Кожин. Но песня всё-таки не соответствует тому замыслу, который у меня был.

 

На вкладке третьей пластинки были сделанные Маргаритой Пушкиной стихотворные переводы двух песен. Русские версии этих песен исполнялись. А были ли они записаны?

 

Андрей Большаков: Нет, слава Богу, что эти песни не были записаны. "Царь" - это Сережкина песня, а "Падший ангел" - моя. Но в этой песне, если сравнить английский и русский варианты, есть принципиальная разница и это очень важно. Меня просто никогда об этом не спрашивали. Там есть одна Ритина фраза… Для человека с определенным мировоззрением она звучит, как отрицание того, во что ты веришь. В английском варианте совершенно другой смысл, особенно в припевах. В этих строчках заключена абсолютно другая идея. Вот, люди говорят: "Этот человек – проходимец, поэтому мы его казнили, четвертовали…". Но он не проходимец, он говорит то, что вы не можете принять, потому что это глагол не этого мира. Чтобы это понять, этим нужно жить; и он пошел на это сознательно, принеся себя в жертву. Это принципиальная разница. И для меня это было недопустимо. Раз такой текст появился, и люди воспринимают его именно так - лучше не надо. И то же самое с первой вещью.

 

Четвертый альбом группа писала уже без Вас…

 

Андрей Большаков: Ребята писали альбом, пока я лежал в больнице. Я пришел на студию, записал кусок гитарного соло, даже не знаю для какой песни...

 

У МАСТЕРА некоторые старые вещи так никогда и не были выпущены – "Царь природы", "SOS", "Одиночество" …